2

 

Уже из анализа трех типов психологических систем, рассмотрен­ных выше, видно, до какой степени созрела потребность в общей пси­хологии, а отчасти наметились границы и приблизительное содер­жание этого понятия. Таков будет все время путь нашего исследо­вания: мы будем исходить из анализа фактов, хотя бы фактов в высшей степени общего порядка и отвлеченного характера, как та или иная психологическая система и ее тип, тенденции и судьба различных теорий, те или иные познавательные приемы, научные классификации и схемы и т. д. При этом мы подвергаем их рассмотрению не с абстрактно-логической, чисто философской стороны, а как определенные факты в истории науки, как конкретные, живые истори­ческие события в их тенденции, противоборстве, в их реальной обус­ловленности, конечно, и в их познавательно-теоретической сущно­сти, т. е. с точки зрения их соответствия той действительности, для познания которой они предназначены. Не путем отвлеченных рас­суждений, но путем анализа научной действительности хотим мы прийти к ясному представлению о сущности индивидуальной и социальной психологии как двух аспектов одной науки и об исторической судьбе их. Отсюда выводится, как политиком из анализа событии, правило для действия, для организации научного исследо­вания, методологическое исследование, пользующееся историче­ским рассмотрением конкретных форм науки и теоретическим ана­лизом этих форм, чтобы прийти к обобщенным, проверенным и годным для руководства принципам,— таково, по нашему мнению,

296

зерно той общей психологии, понятие о которой мы пытаемся выяснить в этой главе.

Первое, что мы узнаем из анализа,— это разграничение между общей психологией и теоретической психологией нормального че­ловека. Мы видели, что последняя — не обязательно общая психо­логия, что в целом ряде систем она сама превращается в одну из специальных, определяемых другой областью дисциплин; что в ро­ли общей психологии могут выступать и выступают и патопсихоло­гия, и учение о поведении животных. А. И. Введенский полагал, что общую психологию «гораздо вернее было бы называть основной психологией, потому что эта часть лежит в основе всей психологии» (1917, с. 5). Г. Геффдинг, полагающий, что психологией «можно за­ниматься многими способами и методами», что «существует не одна, но много психологии», не видящий необходимости в единстве, все же склонен видеть в субъективной психологии «основу, вокруг ко­торой, как вокруг центра, должны быть собраны богатства других источников познания» (1908, с. 30). Говорить об основной, или цент­ральной, психологии было бы, действительно, в данном случае уместнее, чем об общей, хотя нужно немало школьного догматизма и наивной самоуверенности, чтобы не видеть, как нарождаются системы с совершенно другой основой и центром и как в таких сис­темах отходит к периферии то, что профессора считали основой по самой природе вещей. Субъективная психология была основной, или центральной, в целом ряде систем, и надо уяснить себе смысл этого; она теперь утрачивает свое значение, и опять надо уяснить себе смысл этого. Терминологически было бы всего правильнее говорить в данном случае о теоретической психологии, в отличие от прикладной, как это делает Г. Мюнстерберг (1922). Применительно к взрослому нормальному человеку она была бы специальной вет­вью наряду с детской, зоо- и патопсихологией.

Теоретическая психология, замечает Л. Бинсвангер ³, не есть ни общая психология, ни часть ее, но сама есть объект или предмет общей психологии. Последняя задается вопросами, как вообще воз­можна теоретическая психология, каковы структура и пригодность ее понятий. Теоретическая психология уже потому не может быть идентифицирована с общей, что как раз вопрос о создании теорий в психологии есть основной вопрос общей психологии (1922, с. 5).

Второе, что мы можем узнать из нашего анализа с досто­верностью: самый факт, что теоретическая психология, а после другие дисциплины выступали в роли общей науки, обусловлен, с одной стороны, отсутствием общей психологии, а с другой — силь­ной потребностью в ней и необходимостью временно выполнять ее функции, чтобы сделать возможным научное исследование. Психо­логия беременна общей дисциплиной, но еще не родила ее.

Третье, что мы можем вычитать из нашего анализа,— это раз­личение двух фаз в развитии всякой общей науки, всякой общей

297

дисциплины, как показывает история науки и методология. В первой фазе развития общая дисциплина отличается от специальной чисто количественным признаком. Такое различие, как верно гово­рит Бинсвангер, свойственно большинству наук. Так, мы различаем общую и специальную ботанику, зоологию, биологию, физиологию, патологию, психиатрию и т. д. Общая дисциплина делает пред­метом своего изучения то общее, что присуще всем объектам данной науки. Специальная — то, что свойственно отдельным группам или даже отдельным экземплярам из того же рода объектов. В этом смыс­ле присваивали имя специальной той дисциплине, которую мы на­зываем теперь дифференциальной; в таком же смысле называли эту область индивидуальной психологией. Общая часть ботаники или зоологии изучает то, что есть общего у всех растений или живот­ных, психологии — то, что свойственно всем людям; для этого из реального многообразия данных явлений абстрагировалось поня­тие той или иной общей черты, присущей им всем или большинству из них, и в отвлеченном от реального многообразия конкретных черт виде оно становилось предметом изучения общей дисциплины. Поэтому признак и задачу такой дисциплины видели в том, чтобы научно представить факты, которые общи наибольшему числу част­ных явлений данной области (Л. Бинсвангер, 1922, с. 3).

Эту стадию поисков и попытки применения общего всем психо­логическим дисциплинам абстрактного понятия, составляющего предмет всех их и определяющего, что следует выделять в хаосе отдельных явлений, что имеет для психологии познавательную цен­ность в явлении,— эту стадию мы видим ярко выраженной в нашем анализе и можем судить, какое значение эти поиски и искомое по­нятие предмета психологии, искомый ответ на вопрос, что изучает психология, могут иметь для нашей науки в данный исторический момент ее развития.

Всякое конкретное явление совершенно неисчерпаемо и беско­нечно по своим отдельным признакам; надо всегда искать в явле­нии то, что делает его научным фактом. Это именно отличает на­блюдение солнечного затмения астрономом от наблюдения этого же явления просто любопытным. Первый выделяет в явлении то, что делает его астрономическим фактом; второй наблюдает случайные, попадающие в поле его внимания признаки.

Что же наиболее общего у всех явлений, изучаемых психологи­ей, что делает психологическими фактами самые разнообразные яв­ления — от выделения слюны у собаки и до наслаждения трагеди­ей, что есть общего в бреде сумасшедшего и строжайших выкладках математика? Традиционная психология отвечает: общее то, что все это суть психологические явления, непространственные и доступ­ные только восприятию самого переживающего субъекта. Рефлек­сология отвечает: общее то, что все эти явления суть факты поведе­ния, соотносительной деятельности, рефлексы, ответные действия

298

организма. Психоаналитики говорят: общее у всех этих фактов, самое первичное, что их объединяет,— это бессознательное, лежащее в их основе. Три ответа соответственно означают для общей психо­логии, что она есть наука 1) о психическом и его свойствах, или 2) о поведении, или 3) о бессознательном.

Отсюда видно значение такого общего понятия для всей буду­щей судьбы науки. Любой факт, выраженный в понятиях каждой из этих трех систем поочередно, примет три совершенно различные формы; вернее, это будут три различные стороны одного факта; еще вернее, это будут три различных факта. И по мере продвижения науки, по мере накопления фактов, мы получим последовательно три различных обобщения, три различных закона, три различные классификации, три различные системы — три отдельные науки, которые будут тем дальше от общего, объединяющего их факта и тем более далеки и различны друг от друга, чем успешнее они будут развиваться. Скоро после возникновения они уже будут вынуждены подбирать различные факты, и уже самый выбор фактов в дальней­шем определит судьбу науки. К. Коффка был первый, кто высказал мысль, что интроспективная психология и психология поведения разовьются, если дело пойдет дальше так, в две науки. Пути обеих наук так далеки друг от друга, что «никак нельзя сказать с уверен­ностью, приведут ли они действительно к одной цели» (К. Коффка, 1926, с. 179).

В сущности, и Павлов и Бехтерев держатся того же мнения; для них приемлема мысль о параллельном существовании двух наук — психологии и рефлексологии, изучающих одно и то же, но с разных сторон. «Я не отрицаю психологии как познания внутрен­него мира человека»,— говорит Павлов по этому поводу (1950, с. 125). Для Бехтерева рефлексология не противопоставляет­ся субъективной психологии и ничуть не исключает последнюю, а отмежевывает особую область исследования, т. е. создает новую параллельную науку. Он же говорит о тесном взаимоотношении одной и другой научной дисциплины или даже о субъективной рефлексологии, которая неизбежно возникнет в будущем (1923), Впрочем, надо сказать, что и Павлов и Бехтерев на деле отрицают психологию и всецело надеются охватить объективным методом всю область знания о человеке, т. е. видят возможность только одной науки, хотя на словах признают и две, Так общее по­нятие предопределяет содержание науки.

Уже сейчас психоанализ, бихевиоризм и субъективная психоло­гия оперируют не только разными понятиями, но и разными факта­ми. Такие несомненные, реальнейшие, общие всем факты, как эдипов комплекс психоаналитиков, просто не существуют для других психологов, для многих это самая дикая фантазия. Для В. Штер­на, в общем благосклонно относящегося к психоанализу, психоана­литические толкования, столь же обыденные в школе 3. Фрейда.

299

и столь же несомненные, как измерение температуры в госпитале, а значит, и факты, существование которых они утверждают, напо­минают хиромантию и астрологию XVI в. Для Павлова утвержде­ние, что собака вспомнила пищу при звонке, есть тоже не больше чем фантазия. Так же для интроспективиста не существует факта мы­шечных движений в акте мышления, как то утверждает бихевиорист.

Но фундаментальное понятие, так сказать, первичная абстрак­ция, лежащая в основе науки, определяет не только содержание, но и предопределяет характер единства отдельных дисциплин, а через это — способ объяснения фактов, главный объяснительный принцип науки,

Мы видим, что общая наука, как и тенденция отдельных дис­циплин превратиться в общую науку и распространить влияние на соседние отрасли знания, возникает из потребности в объединении разнородных отраслей знания. Когда сходные дисциплины накоп­ляют достаточно большой материал в сравнительно отдаленных друг от друга областях, возникает надобность свести весь разно­родный материал в единство, установить и определить отношение между отдельными областями и между каждой областью и целым научного знания. Как связать материал патологии, зоопсихологии, социальной психологии? Мы видели, что субстратом единства яв­ляется прежде всего первичная абстракция. Но объединение разно­родного материала производится не суммарно, не через союз «и», как говорят гештальтпсихологи, не путем простого присоединения или сложения частей, так что каждая часть сохраняет равновесие и самостоятельность, входя в состав нового целого. Единство дости­гается путем подчинения, господства, путем отказа отдельных дис­циплин от суверенитета в пользу одной общей науки. Внутри ново­го целого образуется не сосуществование отдельных дисциплин, но их иерархическая система, имеющая главный и вторичные цент­ры, как Солнечная система. Итак, это единство определяет роль, смысл, значение каждой отдельной области, т. е. определяет не только содержание, но и способ объяснения, главнейшее обобщение, которое в развитии науки станет со временем объяснительным принципом.

Принять за первичное понятие психику, бессознательное, по­ведение — значит не только собирать три разные категории фактов, но и давать три разных способа объяснения этих фактов.

Мы видим, что тенденция к обобщению и объединению знания переходит, перерастает в тенденцию к объяснению знания. Един­ство обобщающего понятия перерастает в единство объяснительно­го принципа, потому что объяснять — значит устанавливать связь между одним фактом или группой фактов и другой группой, ссылать­ся на другой ряд явлений, объяснять — значит для науки — при­чинно объяснять, Пока объединение производится внутри одной дисциплины, такое объяснение устанавливается путем причинной

300

связи явлений, лежащих внутри одной области. Но как только мы переходим к обобщению отдельных дисциплин, к сведению в единство разных областей фактов, к обобщениям второго порядка, так сейчас же мы должны искать и объяснения более высокого по­рядка, т. е. связи всех областей данного знания с фактами, лежащи­ми вне их. Так поиски объяснительного принципа выводят нас за пределы данной науки и заставляют находить место данной области явлений в более обширном кругу явлений.

Эту вторую тенденцию, лежащую в основе выделения' общей науки,— тенденцию к единству объяснительного принципа и к вы­ходу за пределы данной науки в поисках места данной категории бытия в общей системе бытия и данной науки в общей системе зна­ния — мы обнаруживаем уже в соперничестве отдельных дисцип­лин за главенство. Всякое обобщающее понятие уже содержит в се­бе тенденцию к объяснительному принципу, а так как борьба дис­циплин есть борьба за обобщающее понятие, то неизбежно здесь должна появиться и вторая тенденция. И действительно, рефлексо­логия не только выдвигает понятие поведения, но и принцип услов­ного рефлекса, т. е. объяснения поведения из внешнего опыта жи­вотного. И трудно сказать, какая из этих двух идей более сущест­венна для данного направления. Отбросьте принцип — и вы полу­чите поведение, т. е. систему внешних движений и поступков, объ­ясняемую из сознания, т. е. давно существовавшую внутри субъек­тивной психологии дисциплину. Отбросьте понятие и сохраните принцип — и вы получите сенсуалистическую ассоциативную пси­хологию. И о той и о другой мы будем говорить ниже. Здесь же важ­но установить, что обобщение понятия и объяснительный принцип только в соединении друг с другом, только то и другое вместе опре­деляют общую науку. Так же точно и психопатология не только выдвигает обобщающее понятие бессознательного, но и расшифро­вывает это понятие объяснительно — в принципе сексуальности. Обобщить психологические дисциплины и объединить их на основе понятия бессознательного — значит для психоанализа объяснить весь мир, изучаемый психологией, из сексуальности.

Но здесь еще обе тенденции — к объединению и обобщению— слиты, часто трудно различимы; вторая тенденция недостаточно ясно выражена; она может иногда и отсутствовать вовсе. Совпадение ее с первой объясняется опять-таки исторической, а не логической необходимостью. В борьбе отдельных дисциплин за господство эта тенденция обычно проявляется, мы нашли ее в нашем анализе; но она может не проявиться, а главное — она может проявиться и в чистом, несмешанном, раздельном от первой тенденции виде в другом ряде фактов. В обоих этих случаях мы имеем каждую тен­денцию в чистом виде.

Так, в традиционной психологии понятие психического может объединяться с многими, правда, не в любыми, объяснениями:

301

ассоцианизм, актуалистическая концепция, теория способностей I и т. д. Так что связь между обобщением и объединением тесная, но не однозначная. Одно понятие мирится с рядом объяснений, и нао­борот. Далее, в системах психологии бессознательного это основное понятие расшифровывается не обязательно как сексуальность. У А. Адлера и К. Юнга в основу объяснения положены другие принципы. Таким образом, в борьбе дисциплин логически необхо­димо выражена первая тенденция знания — к объединению и ло­гически не необходимо, а только исторически обусловлено — в раз­ной степени выражена и вторая. Поэтому легче и удобнее всего наблюдать вторую тенденцию в ее чистом виде — в борьбе принци­пов и школ внутри одной и той же дисциплины.