6

Общая психология относится к частным дисциплинам так же, как алгебра к арифметике. Арифметика оперирует с определен­ными, конкретными количествами; алгебра изучает всевозможные общие формы отношений между качествами; следовательно, каждая арифметическая операция может быть рассматриваема как частный случай алгебраической формулы. Отсюда, очевидно, следует, что для каждой частной дисциплины и для каждого закона в ней далеко не безразлично, частным случаем какой общей формулы они явля­ются. Принципиально определяющая и как бы верховная роль общей науки проистекает не из того, что она стоит над науками, не свер­ху — из логики, т. е. из последних основ научного знания, а сни­зу — из самих же наук, которые делегируют свою санкцию истины в общую науку. Общая наука возникает, следовательно, из особого положения, которое она .занимает по отношению к частным: она суммирует их суверенитеты, является их носительницей. Если пред­ставить себе систему знания, охватываемого всеми психологически­ми дисциплинами, графически в виде круга, то общая наука будет соответствовать центру окружности.

Теперь предположим, что мы имеем несколько разных центров, как в случае спора отдельных дисциплин, претендующих на то, что­бы быть центром, или в случае притязания различных идей на зна­чение центрального объяснительного принципа. Совершенно ясно, что им будут соответствовать и различные окружности; при этом каждый новый центр является вместе с тем периферической точкой прежней окружности, следовательно, мы получим несколько ок­ружностей, взаимно пересекающихся. Вот это новое расположение всякой окружности будет графически представлять в нашем при­мере особую область знания, охватываемую психологией в зависи­мости от центра, т. е. от общей дисциплины.

Кто станет на точку зрения общей дисциплины, т. е. пойдет к фактам частных дисциплин не как равный к равным, а как к науч­ному материалу, как сами эти дисциплины подходят к фактам дей­ствительности, тот сейчас же сменит точку зрения критики на точ­ку зрения исследования. Критика лежит в той же плоскости, что и критикуемое; она протекает всецело внутри данной дисциплины; ее цель — исключительно критическая, а не позитивная; она хо­чет узнать только, верна или неверна и в какой мере та или иная теория; она оценивает и судит, но не исследует. А критикует В,

323

но оба они занимают одну и ту же позицию по отношению к фактам. Дело меняется, когда А начинает относиться к В так, как В сам относится к фактам, т. е. не критиковать, а исследовать В. Иссле­дование уже принадлежит общей науке; его задачи не критические, а положительные; оно хочет не оценить то или иное учение, но узнать нечто новое о самих фактах, представленных в учении. Если наука пользуется критикой как средством, то и течение [исследования.— Ред.], и результат его процесса все же принципиально отличаются от критического обсуждения. Критика, в конце концов, формули­рует мнение о мнении, хотя бы и очень веско и солидно обоснован­ное мнение; общее исследование устанавливает, в конце концов, объективные законы и факты.

Только тот, кто поднимает свой анализ из плоскости критического обсуждения той или иной системы взглядов на высоту принципиаль­ного исследования средствами общей науки, только тот разберется в объективном смысле происходящего в психологии кризиса; для него откроется закономерность происходящего столкновения идей и мнений, обусловленная самим развитием науки и природой изу­чаемой действительности на данной ступени ее познания. Вместо хаоса разнородных мнений, пестрой разноголосицы субъективных высказываний для него раскроется стройный чертеж основных мне­ний развития науки, система объективных тенденций, с- необходи­мостью заложенных в исторических задачах, выдвинутых ходом развития науки, и действующих за спиной отдельных исследовате­лей и теоретиков с силой стальной пружины. Вместо критического обсуждения и оценки того или иного автора, вместо уличения его в непоследовательности и противоречиях он займется положитель­ным исследованием того, чего требуют объективные тенденции нау­ки; и вместо мнения о мнении он получит в результате чертежа ске­лет общей науки как системы определяющих законов, принципов и фактов.

Только такой исследователь овладеет настоящим и верным смыс­лом происходящей катастрофы и составит себе ясное представле­ние о роли, месте и значении каждой отдельной теории или школы. Вместо неизбежного во всякой критике импрессионизма и субъектив­ности он будет руководствоваться научной достоверностью и истин­ностью. Для него исчезнут (и это будет первый результат новой точ­ки зрения) индивидуальные различия — он поймет роль личности в истории; поймет, что объяснять. претензии рефлексологии на универсализм так же нельзя личными ошибками, мнениями, особен­ностями, незнанием ее создателей, как французскую революцию — испорченностью королей, двора. Он увидит, что и сколько зависит в развитии науки от доброй и злой воли ее деятелей, что можно из этой воли объяснить и что, напротив, в самой этой воле должно быть объяснено из объективных тенденций, действующих за спиной этих деятелей. Конечно, особенности личного творчества и всего

324

склада научного опыта определили ту форму универсализма, кото­рую идея рефлексологии получила у Бехтерева; но и у Павлова, личный склад и научный опыт которого совершенно отличны, реф­лексология— «последняя наука», «всемогущее естествознание», ко­торое принесет «истинное, полное и прочное человеческое счастье» (1950, с. 17). И в разной форме тот же путь проделывают и би­хевиоризм и гештальттеория. Очевидно, вместо мозаики добрых и злых воль исследователей надо изучать единство процессов перерождения научной ткани в психологии, которое и обуслов­ливает волю всех исследователей.