IV

Наконец, токи встречаются, и их стечение озаряется удивительным светом, который заливает всю трагедию. Гамлет и Дух сходятся, и это одно определяет весь ход мысли, весь строй чувств, всю судьбу датского принца, а через него Ц и весь ход действия трагедии. Наступает ужасный (лмертвый╗) час ночи. Мороз и ветер. На уединенной террасе полночь встречает условленная стража. После полуночи Ц время, не определенное точно, Ц входит призрак. Гамлет в ужасе, вдруг преображенный от невероятного ощущения близости встречи с Духом отца, призраком, пришельцем из иных стран.

В этом монологе‑вопросе, удивительном по невероятной силе насыщающего его ужаса мистического, воспламенного огнем, рождающимся в ужаснувшейся душе от касания иному миру, Ц передано все то, что до сих пор таллось в Гамлете. Все слилось в этом вопросе потрясенной души, потрясенного воображения, лмыслями, которые находятся по ту сторону протяжения наших душ╗. Гамлет столкнулся вновь с отцом, пришельцем из иных стран, и спрашивает Ц это глубоко знаменательно, это важно заметить, Ц сам спрашивает, что означает явление выходца из могилы, которое мучит глупцов природы непостижимой для их душ, находящейся по ту сторону тайной. И, главное, сам спрашивает: лЧто делать нам?╗ Что делать? В этих исступленных словах потрясенной души чувствуется такой трепет касания тайне, что он задевает последние струны души, настраивает ее на последний возможный по высоте лад, самый предельный, еще немного Ц струна не выдержит и оборвется; эти слова содержат такой ужас перед тайной, что дают неиспытанное доселе по глубине чувство сотрясения и ощущения тайны{98}. Все сразу расстроено: до сих пор дни шли за днями, время текло и проходило обычным чередом своим Ц дни, занятия, дела, Ц теперь все это от одного веяния призрака расстраивается. И Гамлет в ужасной тоске мечется душой перед новым рождением: лЧто делать нам?╗ Тень манит Гамлета за собой. Как художественно это Ц "Призрак манит Гамлета". Горацио и Марцелл в ужасе удерживают его, уговаривают не ходить.

Гамлет хочет идти Ц ему жизнь лничтожнее булавки╗, а что может сделать Дух его душе, бессмертной, как он сам? Но Горацио в удивительных словах предупреждает: Тень может заманить на край бездны, на вершину нависшего над ней утеса и там лишить его владычества над разумом, ввергнуть в безумие: вот что может сделать (и делает) Дух его душе. Одно место, одна бездна приводит в отчаяние каждого, кто услышит рев ее, ее подземный голос. Край, грань бездны, ее голос уже возбуждают безумие, лишают власти над разумом. В ясном и выпуклом до живописной рельефности образе рисуется здесь то или смысл того, что сейчас произойдет с принцем. Трудно представить себе высшую насыщенность реальной картины символической лдвусмысленностью╗, таинственностью, иносказанием. Глубоко важно отметить: Горацио предсказывает, что Дух может Гамлета ллишить рассудка и столкнуть в безумие╗.

Здесь в последний раз схватывается Гамлет с прежней жизнью, с прежним миром. В этой символической сцене борьбы его с товарищами, боящимися, как бы он не переступил грани определенной, межи заповедной, последней черты, отделяющей мир от бездны, безумие от рассудка, в этой сцене удерживающих товарищей и попирающего сопротивление, рвущего в борьбе охватывающие его руки Гамлета сказывается с последней доступной искусству силой сценического именно воплощения художественного символа весь смысл его ухода лза черту╗, лза грань╗ и последней борьбы. лЭто голос моей судьбы╗ Ц это зовет судьба, и он только следует за ней Ц лЯ за тобой╗. В этих тревожно исступленных, все нарастающих и повторяющихся вскриках слышится отчаявшаяся решимость идти, следовать за судьбой, идти на ее зов, идти по ее мановению Ц хоть на край бездны, хоть в безумие. Горацио знает, что лпризрак обезумил его╗.

И опять в исключительно художественном, лаконическом и отрывочном разговоре, опять в отблесках, отзвуках встает с потрясающей силой яркости, как в эпиграфе к трагедии, как тень, как отблеск всего смысла ее, ее неизреченных глубин Ц и безумие муки Гамлета и безумие всей трагедии. Гамлет и Тень ушли Ц где‑то там происходит слияние этих двух стремившихся друг к другу токов, которое и зажигает трагическое пламя всей пьесы, Ц там завязывается трагедия, а здесь предварительно ее тень, ее проекция Ц в обыденных словах и разговорах. Чувствуется из этого одного разговора, что там завязывается трагедия: Гамлет безумен, он в исступлении из‑за призрака. К чему все это приведет? Чем кончится все это? Уже предчувствие всего конца! Всей катастрофы! Чем разрешится вся эта начинающаяся здесь трагедия? Что‑то подгнило в датском королевстве, и отец, передавая что‑то сыну, тем самым губит Данию, отдает ее, отдает (в финале ведь это так, по фабуле!), видимо, побежденному Фортинбрасу Ц его сыну. Небо направит это. Свяжите это последнее с лбез воли провиденияЕ╗ и лесть божествоЕ╗ Гамлета, и лотблеск╗ получится поразительный по причудливой таинственности, игре света и теней, отсветов, отражений мимолетных, неуловимых веянийЕ Этот отрывок по художественной ценности и значению для уяснелпя смысла трагедии Ц одно из драгоценнейших мест в пьесе. Здесь вся трагедия. Имеющие уши да слышат!

И дальше, как всегда в лГамлете╗, за рассказом, ила разговором, или предчувствием Ц самая сцена.

Гамлет лсвязан╗ слушать, как лсвязан╗ будет отомстить. Тень подводит его к самой грани, отделяющей здесь от там, этот мир от иного мира. Прежде чем поведать ему свою тайну Ц тайну своей смерти. Тень подводит его к последней черте Ц к грани загробной тайны, чтобы узнать которую надо перемениться физически, слух из крови и костей не может постигнуть откровения вечных тайн, легчайшее слово рассказа охолодило кровь Ц такова ужасная непостижимость их.

Здесь Дух вплотную подводит к тайне загробной, к лтайнам моей тюрьмы╗, дает коснуться ее. И протяжно призывает он напрячь весь слух души: лО, слушай, слушай, слушай!╗

И одно слово Гамлета показывает весь его мистический ужас готовности слушать и сделать.

Это кладет особый отпечаток на его дальнейшую медлительность и бездейственность: это надо запомнить. Тень разоблачает тайну своей смерть: отравление рукой брата, причем говорит не только о брате, но и о жене, матери принца. Страшная завязка трагедии.

Только вначале Дух говорит о мести, дальше он просит: не допусти, пусть не будет датский трон ложем кровосмешения, Ц об убийстве дяди ни слова, Ц как бы ты ни преследовал это, каким бы образом ни сделал, не предпринимай ничего против матери, предоставь ее небу и ее терниям. Это необходимо заметить. Здесь завета убийства нет, нет и только мести; нет вообще определенного, земного предписания Ц есть разоблачение тайны и расплывчатое: не допусти пусть не будет, не подыми руки Е Мотив о мести Ц только общая мысль, только один из всех, только привходящий мотив. Гамлет узнал то, что и раньше было в его душе. лО, мои прозренья!╗ Ц восклицает он. Тень подтвердила все. Гамлет коснулся иным мирам, узнал оттуда земную тайну, дошел до грани этого мира, переступил ее черту, заглянул через нее и навеки унес в душе испепеляющий свет замогильной, загробной тайны, который освещает всю трагедию и который в трагичееком пламени скорби Ц есть весь Гамлет{99}. Такие минуты не проходят, не забываются: он вышел из мира времени, прошедшее воскресло для него, иной мир разверзается, он слышит подземный голос бездны. Он точно снова рождается, во второй раз, получая от отца и новую жизнь (уже не свою, уже связанную, уже обреченную) и новую душу.

Трудно комментировать это: это надо прочесть. Здесь сказано все: это минута второго рождения{100}. После этого Гамлет на все течение трагедии уже совершенно не тот, что все, не обыкновенный, рожденный вновь. Человек меняется физически (рождается) и остается отмеченным, запечатленным на всю жизнь. Гамлет связан с иным миром, с замогильным, и весь завет Тени: лПрощай, прощай и помни обо мне!╗ Это замечательное лпрощай╗ Ц связь по расставании Ц память о Духе, Ц в этом вся роль Тени Ц о ней помнит Гамлет все время, с ней связан он и по расставании замогильным лпрощай╗. Недаром и он только повторяет: лИ помни обо мне!╗ Ц в этом все: вся память его связывает его с Тенью, и заставляет его порвать со всем прошлым, со страниц памяти (он уже говорит лв шаре разбитом╗ Ц уже безумие) он стирает все изречения книг, все следы прошедшего Ц и только завет (ли помни обо мне╗, а не что иное) отца будет жить в его памяти, новое семя отца (замогильное), давшее ему вновь новую жизнь, новое рождение Ц рождение мистическое. В этой клятве не забыть, стереть все, в окриках, повторяющих замогильное лпомни╗, весь смысл этого второго рождения. Сила художественная этого места превосходит все в трагедии: это непередаваемо. Гамлет вынут из круга жизни, он разорвал связь со всем, со всем прошлым, он коснулся иным мирам, имел общение с замогильным, пусть один миг Ц может быть, ничтожнейшую долю секунды на наше время Ц погружен был в иной мир, мир второй, тайный, ночной, неведомый, и уже навеки он остается иным. Все прежнее от касания новому миру стало пошло Ц все он стирает (порывание со всем), он помнит навеки слова Тени (новая жизнь) Ц этого нельзя забывать Ц в этом ключ к пониманию всего Гамлета: что бы он ни делал, что бы ни говорил, при определении его переживаний и поступков надо всегда указать, что он помнит о Тени, все время, все течение трагедии помнит, то есть связан с ней все время. В этом все. лСтирание╗ и записывание Ц до чего реалистически‑символическая черта! Связь Гамлета с Тенью в словах Тени, повторяемых Гамлетом, в словах прозвучавших оттуда, Ц она же связь двух миров в трагедии.

В этом все Ц весь последующий Гамлет, Ц вновь рожденлый от отца из лтого╗ мира. Ведь есть кровная, семенная, родительская связь, связь рождения (то есть всей жизни, ее корня, ее начала) между отцом и сыном; связь прямо материальная, физическая и осязаемая до ужасной ясности, связь непонятная, нерациональная, мистическая, как самая жизнь и рождение. И кто знает, где эта связь кончается, да и кончается ли она вовсе? Не продолжается ли и за гробом, по смерти отца, Ц невидимыми нитями привязывая сына к иному миру? По крайней мере в лГамлете╗ это именно так. Эта семенная, родительская, теперь замогильная связь Гамлета с Духом проходит через всю пьесу. Но подробно об этой связи одного мира с другим через умершего отца и живущего сына{101} Ц самой явной, самой тайной, самой ужасной связи, Ц как об единственной причине (мотиве) всех его поступков и отсюда Ц единственном механизме всего хода действия трагедии, Ц речь впереди. Теперь же о самом перерождении. В сцене вслед за явлением Тени Ц сцене свидания друзей Гамлета с ним Ц совершенно ясно, как нельзя рельефнее проявляется это перерождение. Особенно станет это ясно, если сравнить ее со сценой, непосредственно предшествующей явлению Тени (акт I, сц. 4), Ц Гамлет с теми же друзьями Ц его разговоры о пьянстве, весь строй речи Ц такие обыкновенные. Теперь все меняется совершенно: это уже совсем иной, не тот человек, исступленный, перешедший за грань, не те слова. В этой маленькой сцене уже есть в зародыше весь будущий Гамлет Ц Гамлет исступленной скорби, иронии и почти скорбно‑исступленно‑иронического безумия. Его непонятные возгласы, шутки, жесты, слова Ц все изменилось, все не такое, как прежде. Полнейшее перерождение героя. лОго‑го‑го, сюда, мои родные!╗ Ц кричит он товарищам и на вопрос, что было, отвечает: лДела!╗ Он не рассказывает им, боится, что они разболтают. И отъединение Гамлета, его полнейшая оторванность от людей и его новая жизнь Ц он предлагает друзьям разойтись:

У него уже нет Ц у всякого есть дела и желания, которые ведут его куда‑нибудь, а его тяжкий бедный жребий ведет, у него нет уже ни желаний, ни дел Ц он пойдет молиться{102}. Таков Гамлет на всю трагедию. Мы вообще здесь хотим только установить это лвторое рождение╗ его, наметить его как основной факт, а объяснить из этого факта всего Гамлета Ц тема следующей главы. Горацио говорит ему: лЭто только вихрь бессвязных слов, милорд╗. И все время его слова Ц дикие и несвязанные, лвертящиеся╗. В его словах здесь впервые появляется эта ужасная рассеянность в мыслях, которая говорит о страшной и напряженной сосредоточенности мыслей там, там все собрано в одну точку, в один пламенно‑горящий фокус, а здесь рассеянный свет, здесь они идут расходящимися, разбросанными лучами. У него свой, тайный, невидимый ход мысли, разбросанный снаружи, Ц нелогичный, непоследовательный, сбивающийся на что‑то и стремящийся удержаться на одной точке, вертящийся около нее. Гамлет заставляет поклясться друзей Ц дать клятву молчания на мече{103} (до чего символическая черта) Ц все построено на молчании Ц и тайна его меча, который разрешает всю трагедию. Дух требует из‑под земли того оке, Четыре раза (сцена клятвы удивительна Ц как подземный голос бросает и водит людей на земле) доносится его голос:

лПод╗ (землей) все время присутствует он с Гамлетом; он все время слышит подземный голос трагедии. Вся эта сцена построена на клятве (сперва отказ Гамлета рассказать, что было с ним, даже друзьям, но здесь есть две замечательные детали разговора, которые характеризуют повое состояние принца Ц слова без смысла и связи, Ц Гамлет так приглашает друзей поклясться:

Как это удивительно передает состояние человека, стершего все слова книг, Ц он точно ощупывает словами (лсобратья╗), как ощупывает в бреду человек, или после испуга, очнувшись от сна, и хватается руками за голову. И исступленные надрывные выкрики к Тени Ц их ироничность передает все безумие его ужаса:

Иначе нельзя говорить об этом; только ирония, как это ни дико, передает это.

После третьего призыва Тени Горацио восклицает: лО день и ночь! Вот это чудеса!╗ И Гамлет, который все время и на всякие лады только и говорит о молчании, отвечает:

На этом построена вся трагедия: вся она не снилась лнашей философии╗. Поистине здесь приходится всему давать смысл молча. Клятву Гамлет требует (и Дух) не только в молчании о том, что они видели, но и в другом:

Странность надо принять, как странника; но тот, кто принимает странность как странность, сам становится странным: как сейчас за лстранностью╗ изменяется Гамлет, его язык; второму рождению соответствует и иная душа. Двум мирам вовне Ц два мира внутри человека{104}. Не та душа, что живет в обыденном дневном мире, воспринимает касания ночного, мира иного. Ее другая половина. Вот эта лвторая душа╗ и возобладала теперь в Гамлете. В клятве Ц двух частях одной клятвы Ц видно все: Гамлет просит, во‑первых, не говорить о явлении Тени и, второе, о его странном поведении и безумии Ц не выдавать его подлинной причины, то есть единственная причина его дальнейшего странного и лнечеткого╗ поведения и безумия Ц явление Духа. Это все. Гамлет знает, что он будет вести себя " odd strange"; он предвидит, что у него будет необыкновенное состояние Ц disposition{105}. Причина и того и другого Ц Тень. Это лусловие о безумии╗{106} ставит вопрос о том, притворяется ли Гамлет или нет. Подробно на этот вопрос мы ответим в следующей главе, посвященной смыслу состояния Гамлета после явления Тени, здесь же мы отмечаем только в зародыше всего будущего Гамлета после рождения только постольку, поскольку эта сцена по контрасту с четвертой сценой оттеняет самое перерождение. Так что обо всем этом дальше. Теперь же мы только отметили странный, бессвязный и бессмысленный строй его речи; его иное состояние. Что это за состояние Ц мы увидим дальше. Теперь же одно: во всяком случае, анализ этой сцены показывает, что Гамлет после лвторого рождения╗ является не в обычном disposition. И эти слова надо понимать не только как условие и намерение разыграть роль (и об этом ниже), точно так же как и слова о странности поведения, а иначе: сейчас, еще сохранив острую прозорливость душевной мысли, Гамлет видит, что[3] будет лstrange or odd╗ вести себя; "this machine {определит его} поступки и иная душа Ц лбезумие╗ Ц лdisposition╗. И именно предчувствуя, что с ним будет, сгибаясь под тяжестью навалившегося на него бремепп, он смятенно и смертельно скорбит, и с его уст срывается страшное рыдание:

Это опять непередаваемо{107}, этого нельзя комментировать, смысл этого глубочайше‑неисчерпаемого рыдания отлился в двустишии и неразложим, в нем смысл не только трагедии Гамлета, принца Датского, но и трагедии о Гамлете, принце Датском. Гамлет здесь лирически переживает свою трагедию. Он имел общение с иным миром, тонкий покров этого мира Ц время Ц для пего прорвался, он был погружен в иной мир. Время вышло из пазов Ц эта последняя завеса, отделяющая этот мир от иного, мир от бездны, земное от потустороннего. Этот мир расшатан, вышел из колеи, порвалась связь времен. Тем, что Гамлет был в двух мирах, Ц этот мир слился с иным, время прорвалось. Необычайная глубина ощущения иного мира, мистической основы земной жизни всегда вызывает ощущение провала времени. Здесь путь от лпсихологии╗ к лфилософии╗, изнутри Ц наружу, от ощущения к мировосприятию: глубоко художественная символическая черта. Расстройство времени сперва, прежде всего Ц лпсихология╗, ощущение Гамлета после общения с Духом, после второго рождения; а потом уж Ц состояние мира трагедии, ее двух миров. Такова связь (лвзаимоотношение╗) трагедии Гамлета и трагедии о Гамлете, которая составляет ключ ко всему и которой посвящена следующая глава. Вот экспозиция трагедии: два мира столкнулись, время вышло из пазов. Таково ощущение Гамлета (лэкспозиция╗ его души, если можно так выразиться) и таково состояние мира трагедии. В чем же трагедия? Зачем я был рожден некогда поставить все на место, связать павшую связь времен, осуществить связь этого мира с тем через семенную, немотивированную в пьесе, мистическую связь с отцом, связь рождения? Его связь именно в рождении; он именно рожден (семенная связь с умершим отцом, немотивированная, мистическая) лих соединить╗, а не должен, не призван. Здесь опять связь трагедии Гамлета (рожден, связь рождения с умершим отцом, с тем миром) и трагедия о Гамлете (через эту связь он рожден связать два мира, лих соединить╗ Ц это уже принадлежит общему смыслу трагедии).

Эти рыдающие слова он произносит в тот ужасный час, когда пришедшее утро погружено в неушедшую еще ночь, когда пришло утро, но еще ночь (Тень уходит перед самым наступлением утра); в тот мистический час, когда утро вдвинуто в ночь, когда время выходит из пазов, когда два мира Ц ночь и день Ц сталкиваются, сходятся. лО день и ночь!╗ Ц восклицает Горацио. И недаром трагедия двух миров, ее завязка, ее рождение, отмечена часом дня и ночи.

Эти слова он произносит, пригибаясь к земле под ужасной и давящей тяжестью, которая точно наваливается ему на плечи{108}. Он произносит их перед тем, как идти молиться, сгибаясь под тяжестью трагедии рождения. И недаром этим часом отмечено начало трагедии Ц ее первый акт, который весь точно проникнут двумирностью этого часа и души Гамлета и составляет как бы потустороннее основание трагедии.

Два мира столкнулись вместе (в Гамлете и в трагедии), этот мир вышел из колеи, время вышло из пазов Ц проклятие судьбы, что Гамлет был когда‑либо рожден осуществить через себя, своим рождением связь двух миров, вместить этот мир в колею, вправить время в пазы. В этом вся трагедия.

Комментарий 98 В. Белинский называет этот монолог "слишком длинным для его[1][1] Гамлета положения и немного риторическим". Белинский лоправдывает╗ Шекспира: лЕно это не вина ни Шекспира, ни Гамлета: это болезнь XVI века, характер которого, как говорит Гизо, составляла гордость от множества познаний, недавно приобретенных, расточительность в рассуждениях и неумеренность в умствованиях╗ (курсив. Ц Л. В.). Все это, очевидно, В. Белинский находит в этом монологе. Остается сказать, что, хотя в этой пламенной исступленной мольбе не видно и следа лгордости от множества познаний╗ (в этом проникнутом такой тоской незнания монологе!), лрасточительности в рассуждениях╗ (где здесь вообще лрассуждения╗?), лнеумеренности в умствованиях╗ (?), однако но этим опровергаются рассуждения Белинского. Указание на длинноты неверно потому, что это не есть завершенный монолог, а ряд прерывающихся и исступленных вопросов все нарастающего безумия, отчаяния и ужаса, ведь Тень молчит, отсюда эта исступленная страстность, возрастание вопросов, длительность, длинность, затягивание муки Ц из безмолвия Тени. Указание на его лриторичность╗ говорит о том, что Белинский не почувствовал, не воспринял поэтической красоты и силы этого места. лРиторично╗ равносильно упреку Ц лнепоэтично╗; где риторика Ц там нет поэзии. Здесь спора, конечно, быть не может. Однако помимо общего указания на непрочувствованность Белинским этого места сделано еще одно: риторично Ц для Белинского значило непоэтично, не нужно, служебно. В связи с общим его пониманием лГамлета╗ ему, как и почти всем критикам (это глубоко важно, что почти никто не принимает лГамлета╗ всего ни на сцене, ни в критике; не указывает ли это на то, что их толкования не охватывают всего лГамлета╗, что весь лГамлет╗ в них не укладывается, приходится урезывать его, приправлять), приходится выбрасывать кое‑что из лГамлета╗ как риторику. Именно это место для Белинского не нужно. К. Фишер говорит: лВопрос содержит в себе такой ужас перед мрачной мировой загадкой, что Шопенгауэр особенно охотно приводит именно эти слова╗. Но К. Фишер понимает его слишком общо (ужас, мировая загадка etc.), не вдвигая его в самую трагедию; для нее, для ее лузких╗ пределов (в их понимании) он только философское украшение, а не украшение красноречия (риторика).

Комментарий 99 лЕв трагическом пламени скорби Ц есть весь Гамлет╗. Ц Отмечаемая самим Выготским близость его понимания лГамлета╗ к концепции спектакля Художественного театра видна из изложения этой концепции, данного К. С. Станиславским: лКрэг очень расширил внутренне содержание Гамлета. Для него он Ц лучший человек, проходящий по земле, как ее очистительная жертва. Гамлет не неврастеник, еще менее сумасшедший, по он стал другим, чем все люди, потому что на минуту заглянул по ту сторону жизни, в загробный мир, где томился его отец. С этого момента реальная действительность стала для него иной. Он всматривается в нее, чтобы разгадать тайну и смысл бытия; любовь, ненависть, условности дворцовой жизни получили для него новый смысл, а непосильная для простого смертного задача, возложенная на него истерзанным отцом, приводит Гамлета в недоумение и отчаяние╗ (Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве, с. 585‑586).

Комментарий 100 Термин взят у Джемса (лМногообразие религиозного опыта╗), там же указано, кем употреблен впервые. лВторое рождение╗ Ц прекрасные слова, показывающие всю силу изменения, перерождения человека. Тень говорит, что загробная тайна не лдля земных ушей╗: надо перемениться физически, чтобы вынести это. Одно приближение к ней вызывает линое рождение╗, изменение. Это удивительное чувство, когда человек на грани, у крайнего предела земного, замечательно передано у Достоевского (вот почему Гамлету открылось все, когда он уже стоял в могиле): Кириллов (лБесы╗) говорит о минутах, когда кажется, что времени больше не будет: лЭто не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном виде не может перенести. Надо перемениться физически (ср. слова Тени) или умереть (Гамлет в минуту смерти постигает все)Е Если более пяти секунд, то душа не выдержит и должна исчезнуть. Чтобы выдержать десять секунд, надо перемениться физически. Я думаю, человек должен перестать родить╗Е Ср.: то же чувство (Гамлет Офелии Ц зачем рождать; не надо браков и т. д.) у Гамлета вызывает его касание неземному. Интересно отметить еще, как всякое касание иному, нездешнему, неземному, взятое до последней глубины, вызывает ощущение провала времени. Ср.: Гамлет Ц лпорвалась дней связующая нить╗. В Апокалипсисе ангел клянется, что времени больше не будет", говорит Ставрогин{150}Комментарий 150 лговорит Ставрогин╗. Ц Сравнение Гамлета со Ставрогиным, намеченное Выготским, предлагается в исследовании: Knight G. W. The Embassy of Death. Ц In.: Discussion of Hamlet, ed. by J. C. Levenson, Boston, 1960, p. 61. (лБесы╗). Кириллов это подтверждает Ц см. выше Ц лэто неземное╗. Князь Мышкин (лИдиот╗) говорит о припадках эпилепсии: лВ этот момент мне как‑то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет╗. Но это все ощущения неземной гармонии, вызывающей чувство отсутствия времени, а у Гамлета касание иному миру ужасно (слова Тени): лвремя вышло из пазов╗ Ц трагедия его. Но ощущение провала времени одинаково вызывает все неземное, точно время Ц его внешний покров, который здесь всегда прорывается. Восклицание лThe time is!..╗ как бы разрывает ткань времени над действием, и вся дальнейшая трагедия созерцается и воспринимается в этом зияющем разрыве и через него.

Комментарий 101 О принципиальной невозможности призраков (о лнеестественном элементе╗ в трагедии): принципиально, теоретически все, что мы знаем о людях, предметах внешнего мира Ц их внешний вид, то, что мы видим и слышим о них, Ц есть не что иное, как известный комплекс зрительных и слуховых впечатлений, которые существуют для нас постольку, поскольку существуют воспринимающие их органы. Таким образом, то, что мы видимо и слышимо называем человеком, например, есть известная комбинация световых и звуковых волн, которая, оторвавшись от самого предмета, через известный промежуток времени (пусть ничтожнейший, но все же непременно существующий Ц скорость световых и звуковых волн) доходит до нас: свет от некоторых звезд доходит за четыреста лет, следовательно, видимое нами небо призрачно, оно давно не существует: принципиальной разницы нет Ц перестало ли существовать 400 лет тому назад или 1/100000Е секунды, важно то, что промежуток времени проходит, мы видим человека, его уже нет: все видимое и слышимое нами призрачно. Важно отметить, что призрак является в том виде, в котором он существовал на земле, в том образе, который, оторвавшись от него в виде комплекса световых лучей, увековечен во вселенной. О трагедии времени в лГамлете╗ (реальность прошлого; власть его Ц см. интересную статью Аскольдова лВремя и его религиозный смысл╗ (лВопр. философии и психологии╗, 1913). С этой точки зрения можно осветить трагедию лГамлет╗. Об этом приведем слова Достоевского. Свидригайлов (лПреступление и наказание╗), рассказывая о посещающих его привидениях (кстати, ср. внешние подробности, реалистические детали их, черта Ивана Федоровича Карамазова и тени отца Гамлета), на совет Раскольникова: лСходите к доктору╗, отвечает: лЕэто‑то я и без вас понимаю, что нездоров, хотя, право, не знаю чем; по‑моему, я, наверное, здоровее вас впятеро. Я вас не про то спросил: верите ли вы или нет, что привидения являются? Я вас спросил: верите ли вы, что есть привидения?Е Ведь обыкновенно как говорят?.. Они говорят: ты болен, стало быть, то, что тебе представляется, есть один только несуществующий бред. А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться не иначе, как больным, а не то, что их нет самих по себеЕ Нет? Вы так думаете?.. Ну а что если так рассудить Ц Епривидения это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало (курсив. Ц Л. В.). Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одной здешней жизнью для полноты и порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный, земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, Ц так что когда умрет совсем человек, то прямо и перейдет в другой мир╗ (ч. 4, гл. 1). Здесь важно для нас отметить все: и привидения как отрывки другого мира, и земную жизнь для полноты и порядка, а трагедия, следовательно, всегда болезнь, неземное, с другим миром соприкасающееся; и постепенно соприкосновение с тем миром, куда после смерти переходит человек, следовательно, одно приближение и касание к смерти вызывает соприкосновение с иным миром. Лессинг (лHamburgische Dramaturgie╗) говорит: лСемя веры в привидения таится в каждом из нас. От искусства поэта зависит заставить это семя пустить ростки. В театре должны мы верить так, как того хочет поэт╗. Он настаивает именно на реальности призрака в пьесе, анализируя обстановку. Он же говорит, формулируя все в одном: лПризрак Шекспира, действительно, восстает из загробного мира╗, и он же: лПризрак действует на нас скорее через посредство Гамлета, чем сам по себе╗. Чтобы покончить с этим вопросом, приведем замечание К. Р., сделанное в скобках к словам Белинского, приведенным выше (лвам нет нужды╗ и т. д.): лНе прекрасный ли это ответ на праздные рассуждения о том, что такое призрак Ц галлюцинация или действительно привидение?╗ Нет, прекрасен он лишь постольку, поскольку устраняет самый вопрос; но глубоко неверен по существу: надо определить, как критик понимает роль Тени". Д. С. Мережковский. (Полн. собр. соч., т. 10. М., 1911. Толстой и Достоевский, ч. 2. Творчество Толстого и Достоевского, гл. 6) говорит: лГамлету Тень отца является в обстановке торжественной (курсив. Ц Л. В.), романтической (?) при ударах грома и землетрясении (sic!)Е Тень отца говорит Гамлету о загробных тайнах, о Боге (?), о мести и крови╗ (с. 141), Где, кроме оперного либретто к Гамлету, мог вычитать это Мережковский? В. Розанов (лЛегенда о Великом инквизиторе╗) противопоставляет лЛегенде╗ Достоевского религиозность Гамлета: лШутливые и двусмысленные слова, которыми Фауст отделывается от вопросов Маргариты о Боге, темнота религиозного сознания в Гамлете Ц все это только бедный лепетЕ╗ и т. д. Правда этих слов Ц в лтемноте религиозного сознания в Гамлете╗, уступающего сознанию героев Достоевского, но неправда их Ц в глубоком превосходстве мистичности роли, поступков, чувств, судьбы Гамлета‑а отсюда своеобразной религиозности трагедий Ц перед лЛегендой╗ Достоевского.

Комментарий 102 Айхенвальд: лЕго религиозность момент в высшей степени важный и многое, особенно в данном случае, объясняющий; но как раз онаЕ и отнимает у датского принца законченность и последнюю стильность его психологического облика╗. Религиозен ли Гамлет? Фаталист или детерминист? Христианин или язычник, верующий в кровавую месть? Скептик, или материалист, или идеалист? Сопоставляют его лизречения╗, находят противоречия. Он ничего не знает, как все мы: он хочет молиться (преодолеть трагедию). В этом все. А то, что он узнает в минуту смерти, не может быть названо земным словом. Это не слово: это, скорее, свет трагедии, топ ее, связь слов, Ц в связи слов религиозность трагедии. Эта религиозность имманентна трагедии в ее словах, во религиозная причина трагедий ей трансцендентна.

Комментарий 103 Критики как будто чувствуют себя связанными клятвой молчания Ц не рассказывать листинной причины╗ состояния и поведения Гамлета. А ведь до чего она ясна, если придерживаться трагедии: общение с иным миром. Отсюда все. G. H. Lews (по К. Р.): лС минуты исчезновения призрака Гамлет Ц другой человек╗. Но и он, отметив это перерождение, сбивается дальше на другое.

[2] В оригинале: лfriends, as you are friends╗ (лдрузья, поскольку вы друзья╗). Ц Ред.

Комментарий 104 лЕдва мира внутри человекаЕ╗. Ц См. о Гамлете как о лчеловеке, чей ум на границе двух миров╗, в статье: Lewin С. S. Hamlet. The prince of the poem? Ц In.: Hamlet enter critic, ed. by C. Sacks and E. Whan. New York, I960, p. 179 (см. в той же статье, с. 184, согласующееся с концепцией Выготского представление о Гамлете как о лчеловеке, которому призрак дал задание╗).

Комментарий 105 лDisposition╗. Ц Здесь и далее в качестве ключевого слова, позволяющего многое объяснить в поведении Гамлета, Л. С. Выготский использует английское лdisposition╗ Ц лрасположение духа╗. Сходным образом интерпретируется это слово и в исследовании: Wilson /. D. What happens in Hamlet. Cambridge, 1956, p. 88‑89 и далее.

Комментарий 106 Вопрос о притворном или истинном безумии Гамлета решается разно. Энр. Ферри (лПреступные типы╗): лГамлет является преступником‑сумасшедшим╗ etc. (у него попытка связать катастрофу, действия Гамлета, лавтоматизм╗). Бриет де Буамон (по К. Р.) говорит о Гамлете: "Гамлет не умалишенный, но в нем уже находятся все элементы умопомешательстваЕ он уже стал на первую ступень, ведущую в бездну умопомешательства. Все речи и поступки Гамлета, клонящиеся к выполнению возложенного им на себя обета, свидетельствуют о том, что он обладает полным рассудком. Он находится в состоянии, занимающем середину между здравым рассудком и умопомешательством (курсив. Ц Л. В.). Можно, думается нам, формулировать так (если не научно, то художественно понятно Ц литература приучила нас к этому!) Гамлет не сумасшедший ни в коем случае, но можно его состояние назвать безумием, и, перефразируя слова В. Кузэна: безумие Ц лбожественная сторона разума╗, сказать, что так безумны все трагические герои, ибо его безумие Ц есть лтрагическая сторона разума╗.

[3] он

Комментарий 107 Многие критики "Гамлета (Гете и другие) видели в этом двустишии ключ к пониманию всей трагедии, но никто, кажется, или почти никто не разъяснил самого образа: the time etc., понимая его просто, как образ большого несчастья, или трудной задачи, или ужаса мира. А между тем в этих словах действительно все.

Комментарий 108 Этот образ навеян удивительной игрой артиста Качалова (Московский Художественный театр). Вообще интереснейшая постановка лГамлета╗ этим театром во многом, но далеко не во всем, Ц особенно купюры и исполнение остальных ролей приходится исключить из этого, Ц сближается с развиваемыми здесь взглядами, хотя критика (рецензия) не отметила этого характера постановки. (Только Вл. Гиппиус Ц приложение к газ. лДань╗, № 111 Ц лОтклики╗, № 16, 1914, в статье лШекспир и Россия╗ Ц об этой прекрасной статье ниже Ц говорит: лВ этом значении был понят ДГамлетУ театром Станиславского; какие бы возражения ни делали против постановки, какие бы идейные натяжки в ней на были допущены: в основании замысел был верный. Гамлет Ц мистикЕ╗). В частности, игра Качалова (которая вся была выдержана на одной ноте безысходной скорби) удивительна, но это не полное воплощение Гамлета и далеко не выдержанное. Распространяться об этом здесь не место. И. А. Гончаров (приведено в предисловии) говорит о невозможности вообще полного сценического воплощения Гамлета Ц взгляд глубокий: можно сыграть Лира, Отелло и т. д. лСильному артисту есть возможность настроить себя на тот тон чувств и положений, которые в Лире и Отелло идут ровным, цельным и нерушимым шагомЕ Не то в Гамлете, Ц Гамлета сыграть нельзя, или надо им быть вполне таким, каким он создан Шекспиром. Но можно более или менее слабее или сильнее напоминать кое‑что из него╗. Гончаров делает удивительные замечания о Гамлете: лГамлет Ц не типичная рольЕ Свойство Гамлета Ц это неуловимые в обыкновенном, нормальном состоянии души явленияЕ Он, влекомый роковой силой, идет, потому что должен идти, хотя лучше, как он сам говорит, хотел бы умеретьЕ Вся драма его в том, что он Ц человек, не машинаЕ╗. Здесь уже ясно, что Гамлет Ц человек, необыкновенная общность этого образа (не типичного именно) отмечена. (Это отмечает и Белинский: лГамлет! Понимаете ли вы значение этого слова? Оно высоко и глубоко: Гамлет Ц это жизнь человеческая, это Ц я, это Ц вы, это Ц каждый из нас╗, Ц и т. д.). К этим глубочайшим заметкам Гончарова прибавлю его слова из романа лОбрыв╗: "Гамлет и Офелия! Ц вдруг пришло ему в голову[4][4] Райскому по поводу свидания с КозловойЕ Над сравнением себя с Гамлетом он не смеялся: лВсякий, казалось ему, бывает Гамлетом иногда╗. Так называемая лволя╗ подшучивает над всеми! Нет воли у человека, Ц говорил он, Ц а есть паралич воли: это к его услугам! А то, что называют волей, эту мнимую силу, так она вовсе не в распоряженип господина, лцаря природы╗, а подлежит каким‑то посторонним законам и действует по ним, не спрашивая его согласия. Она, как совесть, только и напоминает о себе, когда человек уже сделал не то, что надоЕ" (ч. III, гл. XIII, с. 117). Свяжите это с лего драма в том, что он человек Ц не машина╗ Ц и станет ясно глубокое освещение трагического безволия, лавтоматизма╗ датского принца. Возвращаясь к вопросу об игре Гамлета, скажем еще: не тот же ли взгляд Гончарова имел в виду Достоевский в мимоходом оброненной фразе: лВидел я Росси в ДГамлетеУ и вывел заключение, что вместо Гамлета я видел г‑на Росси╗ (Дневник писателя, гл. III, 1877, март). (Иванов Р. М. Спектакль Эрнесто Росси: лИз шекспировского Гамлета он (Росси) сделал итальянцаЕ Трагедию мысли превратил в драму чувстваЕ╗) В пламенных строках Белинского о Мочалове можно уловить, что Мочалов подлинно удивительной силы достигал в Гамлете. Особенно удивительна его способность, говорящая о необыкновенном вдохновении в игре, совершенно разно в течение нескольких спектаклей играть (ср. после сцены представления). Но нельзя не отметить, что его исполнение даже в передаче Белинского значительно превосходит и, главное, уклоняется от толкования его. В его исполнении, несомненно, было (из слов Белинского) глубокое и ужасное, чего нет в толковании Белинского. Недаром Белинский упрекает его за исполнение этого места: лThe timeЕ╗ (по Полевому: лПреступлениеЕ╗ в котором он, вслед за Гете, видит все, и, которое, по его мнению, у Мочалова пропадало всегда: лс блудящим взором╗, лзловещее привидение╗, у него лвсе дышало такою скрытою, невидимой, но чувствуемой, как давление кошемара, силою, что кровь леденела в жилах у зрителейЕ╗ Ц уже одни эти слова показывают все: впечатление о Гамлете Белинского нельзя сравнить с кошемаром; здесь ни при чем лкровь леденелаЕ╗. Ап. Григорьев (ibid.): лВедь Гамлет, которого он {Мочалов} нам давал, радикально расходился хотя бы, например, с гетевским представлением о Гамлете. Уныло зловещее, что есть в Гамлете, Ц явно пересиливало все другие стороны характера, в иных порывах вредило даже идее о бессилии воли, какую мы привыкли соединять с образом Гамлета╗.